Тень воина - Страница 74

Голос мальчишки не изменился, кровавой пены на губах не появлялось — значит, легкие не пробиты. Заражения в такую холодрыгу тоже можно не опасаться. Значит, и эта рана обойдется, лишь шрам на память останется.

— Дядя Олег, а почему крови нет совсем? — забеспокоился вдруг Одинец. — Ведь у живого она литься должна, правда?

— У тебя под кольчугой рубаха и толстенный поддоспешник, — напомнил ведун, — они всё и впитывают. Вот только новые потом шить придется. Не отмоешь.

— Зачем? Мы ведь всё равно погибнем.

— А ты что, собирался жить вечно? — не выдержал Середин. — Мы все за Калинов мост уйдем, от прекрасной Мары никто не спрячется. Ты хотел повоевать? На войне умирают, Одинец. Ты забыл, зачем мы пришли в эту степь? Мы пришли, чтобы отомстить за деревни разоренные, за погибших и искалеченных. Мы добились того, чего хотели. Нет больше кочевья, что дорогу к нам решило проторить. Нет больше тех, кто над девками нашими надругался да детей баловства ради передушил. Некому больше к деревням русским соваться. А коли еще кто за добычей на Русь соберется, тот отныне про кочевье хана Биняка вспоминать станет. Да думать — не найти ли жертву попроще? Так что, чего мы хотели, Одинец, — мы сделали. Какая теперь разница, останемся мы живы или нет? Чуть раньше, чуть позже. Через полста лет никого из нас не станет всё равно.

— Я тоды за тобой мчался, дядя Олег, — отчего-то вспомнил Одинец. — С Челкой Багряной. Ты двух половцев срубил, да сам из седла вылетел. А другой половец на меня мечом махнул. Но я Челку подставил, да сам его мечом ткнул. Он и свалился. Потом я с другим биться начал, но на правую сторону несподручно бить было, он меня по плечу и стукнул. А потом в ухо краем шита попали, я и обеспамятовал.

— Тяжело в сече знаменосцам, — ответил ведун. — Оттого их самыми храбрыми и считают.

— Не хочу, чтобы меня, как хряка, закололи, дядя Олег. Я биться хочу!

— Тогда перестань думать о смерти. Биться только живые умеют, не мертвые… — Ведун привстал на стременах, разглядев впереди Захара, призывно машущего рукой. — Кажется, пора. За мной, Одинец. Пусть невольницы перевязку сделают. — Олег углядел рядом старшего от Кшени, громко окликнул: — Кожемяка, за главного остаешься! Мне тут дело одно надобно сотворить…

* * *

— Вот… — передал старший Олегу обрывок серой влажной тряпки, в которую была завернута прядь волос. — От половчанки одной. Она в кочевье родилась, это я точно проведал. А костер Зырянка впереди разводит. Мальчишка, что в невольники летом попался. Может, уже и запалил. Еще чего надобно?

— Как всегда, перо и полынь. Но это у меня с собой в запасе есть… — Как старший заставил несчастную половчанку плакать, Олег спрашивать не стал. — Одинец мой стрелу поймал. Перевяжете?

— Это мы сделаем, — кивнул Захар. — А ты свое дело твори, бо сил скоро не останется половцев держать.

Середин пришпорил гнедую, обгоняя арбы и отары и выглядывая впереди заветный дымок.

Увы, дымка не было. Мальчишка в широком ватном халате, снятом с кого-то из половцев, и в шапке настольно огромной, что мог, наверное, свернуться в ней целиком, сидел на корточках возле сложенных шалашиком поленьев и старательно дул куда-то под них. Но пока без особого эффекта.

— Ну, что?! — спешился рядом Олег.

— Сырое всё, дяденька, сырое, — заскулил тот. — Снег везде, холодно. Трут не тлеет, щепа не горит.

— Дуй! А то совсем погаснет.

Ведун взял крайнее полешко, начал строгать ножом, подбрасывая мальчишке растопку. Тот совал стружку под поленья, пыхтел, как кузнечные меха. Над дровами появился слабенький серый дымок.

— Счас, счас, — испуганно пообещал мальчишка — и дымок тут же пропал.

— Дуй, не отвлекайся!

Мимо одна за другой прокатывались повозки, утаптывали снег крохотными ножками пухлые овечки. Еще немного, и половцы покажутся — а огня всё еще не было. Хотя… Мальчишка облегченно отвалился в сторону, дыша так тяжело, словно целый час провел без воздуха, а сквозь щели между поленьями ослепительной желтизной замигали огненные языки.

— Всё, беги. — Олег снял из-за спины щит, кинул на землю, сел сверху. Ожидая, пока костер разгорится, раскрыл сумку с травами, поставил рядом, сосредоточился, перебирая заученные заговоры и заклинания.

Неподалеку послышались выкрики, залихватский посвист. Это означало, что ждать больше нельзя — обоз вот-вот пройдет мимо.

— Ладно, придется начинать. — Олег растер над огнем между пальцами немного мяты, из другой щепоти сыпанул соли с перцем, чтобы пробудить местных духов, начал проговаривать заговор: — Тебе, небо, поклонюсь, тебя, землю, поцелую, тебя, ветер, попрошу… Лети, ветер, семью вихрами, семью ветрами, семью бурями. Неси, ветер, слова мои всем живым и всем мертвым, каждому дереву, каждой травиночке, каждому зверю… — Ведун уронил в пламя несколько перьев. Огонь поймал их на лету, мгновенно превратил в невесомый дымок. — Летите, слова мои, на крыльях ветров, во все концы земли моей родной, слова мои, дочери твоей возлюбленной, плоть от плоти твоей единой… — Волосы рожденной здесь девушки затрещали на углях, сворачиваясь серыми колечками. — Пришла беда, откуда не звали…

— Годислав, не отставай! — чуть не над самым ухом проорал Кожемяка. — Не задели? Захар, своих вправо оттяни, не то весь строй в кучу собьете. Воевода, а ты чего сидишь?

На краткий миг ведуна охватила паника — не успел! Но Олег тут же прогнал ее усилием воли: останавливать заговора нельзя. Неведомо, чем откликнутся незавершенные слова.