Тень воина - Страница 51

Ведун склонился над ней, прильнув всем телом, ощущая ее всей своей кожей, впитывая ее тепло, ее дыхание, ее жертвенность, слился с ней плотью — и только после этого ощутил, что такое настоящий жар. Он словно провалился в паровозную топку, пламя которой через низ живота прорвалось внутрь, сжигая все на своем пути. Холода больше не существовало — было кроваво-красное кружение, сладострастие, стремление к вышине. Была жажда обладания, которую никак не удавалось удовлетворить. Она разгоралась всё сильнее и сильнее, пока не взорвалась, взламывая сгусток перепутавшихся чувств и тел, унося все силы и желания…

Олег вытянулся на полке, не имея сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Рядом лежала женщина — да так тихонько, что и дыхания слышно не было.

— Пар совсем развеялся, — прошептал Олег. — Надо бы еще плеснуть.

Людмила шевельнулась, повернулась набок, ткнулась носом ему в шею, тихонько фыркнула:

— Что-то и вправду зябко мне стало. Кто бы согрел?

— Да-да, — согласился ведун. — Сейчас, полью.

— Экий ты… — хлопнула Люда его по плечу, уселась на полке, пригладила разметавшиеся волосы. — Камни твои остыли совсем, оттого и пара нет. По новой топить надобно. Да и малые, небось, тревожатся. Пойдем, Олег, голодные ведь все, тебя ждем.

За столом хозяйка впервые отвела ему место во главе стола — то самое место, на котором раньше сидела сама, — себе оставила свободным край лавки слева. Сбегала к печи, ухватом выудила из черной топки пузатый горшок, выставила на стол, к миске с квашеной капустой, блюду с огурцами и накрытой тряпицей крынке, от которой приятно попахивало свежим пивком.

— Налей попробовать, — попросила Людмила, усаживаясь за стол и придвигая кружку. — Бо не мой мед, у соседки спросила.

Середин, как и подобает главе семьи, не торопясь отер тонкие усики, налил себе, потом хозяйке — в здешнем мире свои понятия о приличии, — немного отпил:

— Не, твое, конечно, хмельнее, — наконец сделал вывод он. — Но и это ничего.

— Отчего, неплохой мед, — уже с некоторой снисходительностью оценила напиток Людмила. — Знает Рада это дело, чего тут скажешь.

— А правда, дядя Олег, что ты пятерых ратников рязанских у Кшени положил? — наконец выплеснул любопытство нетерпеливо вертящийся на лавке Одинец.

— Не, неправда, — покачал головой ведуп. — Один утоп — это как бы не в счет, другой сонный был — тоже не в счет. Третий не ожидал меня совсем — это не по-честному, четвертого Малюта помог заколоть, а пятого и вовсе Лабута зарубил.

— Разве не врал Малюта, что тоже с рязанскими рубился? — заметно удивился Одинец. — Он ведь завсегда приврать любит.

— Он на конокрадов со связанными руками кинулся, парень, а это многого стоит. С ног одного из татей сбил, когда мне совсем тяжко пришлось. Оттого мы и долю ему в трех лошадях выделили. Без него бы не управились. Трех Лабуте, трех Малюте, и мне четырех. Честно не честно, а четыре души всё-таки на моей совести остались. Ну-ка, посмотрим, чем нас хозяйка порадует?

Середин скинул крышку с горшка, и по избе поплыл сказочный запах, сразу вызвавший из глубин памяти школьные годы: походы, рыбалка, костер, гитара, печеная «пионерская» картошка и неизменные макароны с тушенкой.

— А правда, дядя Олег, что вы поход на половцев собираете и Малюту с собой берете?

— Я в поход охотников собираю, Одинец, — пожал плечами ведун. — Коли Малюта захочет, то и возьму. Парень он уже крепкий, за себя постоять готов. Отчего не взять, коли родня отпустит?

— А я? — выпрямился Одинец и развернул свои широкие плечи. Что было, то было — у потомственных кузнецов хлипкость в членах никогда не наблюдалась. — Мне уж больше четырнадцати давно!

— Ты куда собрался?! — моментально вскинулась Людмила. — Я тебе дам, в поход. Мал еще!

— Ты чего, мама! — вскинулся парень. — Малюта, хлюпик, и тот идет, а я что, под юбкой у тебя сидеть должен?!

— Подрасти сперва.

— Не буду! — выкрикнул Одинец. — У нас все с кузнецом в поход собрались, половцам за Тарьиных родичей мстить. И я пойду! Что я, трус, что ли? Не остановишь, всё едино сбегу!

— Я те сбегу! Упрежу Олега, он тебя враз назад погонит!

— Может, не стоит обо мне в третьем лице говорить? — скромно попросил Середин.

— В чем? — не понял Одинец.

— Не вздумай его с собой брать, Олег! — потребовала Людмила. — Я его не для того растила, чтобы он где-нибудь в степи голову сложил.

— Я не девка брюхатая, мама, чтобы у печи сидеть! Мы все половцев бить будем!

— А тебя вообще не спрашивают, мальчишка!

— Ладно, сейчас решим…

Ведун поднялся из-за стола, вышел из дома, вскоре вернулся с кольчугой в одной руке и войлочным поддоспешником в другой. Кинул на сундук:

— Вот, надень. Коли по плечу окажется, ноги заплетаться не начнут, то и возьму. Потом дров с поленницы принеси и по Сураве пробегись, узнай, у кого двух коней боевых на быка и коров или иную скотину сменять можно.

— Ага, счас сделаю! — Забыв про еду, Одинец кинулся к дверям.

— А ну, стой! — рыкнул на него Середин. — Сперва броню надень, потом и носись. И работать теперь в ней будешь, и отдыхать, и за девками бегать. Броня второй кожей стать должна, привыкнуть к ней надобно, за рубаху легкую чувствовать, дабы в сече потом на плечи не давила. Коли до похода в железе не сломаешься, тогда и возьму…

— Ага… — Схватив броню, парень выскочил из избы.

— Ты чего вытворяешь, чужак? — поднялась Людмила. — Это мой сын! Он никуда не пойдет! Не хватает еще, чтобы он животом своим рисковал на чужбине…