— А еще кто? — требовательно спросил Середин. — Они же деревню вашу грабили! Неужели никого больше прибить не удалось? Ну, может, хоть одна тушка осталась?!
— Вроде за нами погнался один, — припомнила незнакомая женщина с бисерной понизью на кокошнике. — Да мимо гати промахнулся и в топь улетел. Сход-то у нас тайным сделан.
— Вытащили его, Лада, — тут же заметила другая. — Веревку кинули да вытянули.
— Проклятье на их род до седьмого колена! — сплюнул ведун. — Ладно, Захар, скажи мужикам, пусть мечи точат. Всё едино найду подход к душегубам. Чего-нибудь да придумаю.
День прошел за ковкой колец для бочек. Дело простое: обычная железная лента, никакого выпендрежа, металл — сыромятина. Но уж очень нудное занятие. А колец деревне требовалось аж сорок штук. Хотя, оно понятно — осень, заготовки.
Когда стало смеркаться, Олег поручил Одинцу разогнать до нужного размера последнее кольцо, сунул за веревку порток топор — сабля и кистень остались в избе — и пошел к воротам.
— Куда ты на ночь глядя, кузнец? — окликнул его селянин, скучавший на тереме. — Гляди, стемнеет — назад не пущу. Будешь до свету гулять.
— Пустишь, куда ты денешься, — отмахнулся Олег. — Ручей у вас тут течет, сказывали. Это где?
— Да вон, слева, — ткнул пальцем мужик. — Ну, где бабы белье завсегда полощут. Токмо ты туда не ходи. У нас там это… Место недоброе. Бабам всё равно, а нашему племени опасно.
— Ну, стало быть, там и веселее будет, — повернул ведун в указанную сторону.
Журчащий по камням ручеек шириной в полтора шага опасным не казался, не считая поворота перед самым впадением в болото. Тут вода, похоже, наткнулась на рыхлое место и вымыла омут шириной метра три, а какой глубины — и вовсе неведомо. Оглянувшись, Олег разделся догола, разбежался в несколько шагов и прыгнул в самую середину, поджав ноги. А то ведь головой в незнакомом месте нырять — недолго и шею свернуть.
Вода обожгла нестерпимым холодом. Ведун вынырнул, пошевелил ногами внизу. Нет, не достать. Видать, глубина изрядная, водяного спрятать можно. Потом неторопливыми гребками поплыл к берегу, моля великую Сречу о том, чтобы голени не свело судорогой. К счастью, обошлось — плыть-то было всего ничего. Зато шуму среди болотного спокойствия он наделал изрядно. Наверняка немало любопытных заявится узнать, кто тут воду баламутит, кому купаться в такой холод приспичило?
Выбравшись на траву, Середин побежал на месте, высоко вскидывая ноги и со всех сил крутя руками: одеваться на мокрое тело было глупо. Потом во всём влажном точно не согреться будет. Зато, если кровь хорошенько по жилам разогнать, то и высохнешь минут за десять, и оденешься уже тепленьким
Крест под мокрой повязкой заметно нагрелся, и Олег улыбнулся себе под нос: разумеется, ну, какая же водяная нежить устоит перед таким соблазном! Тут тебе и сумерки, и жертва одна, и время холодное, когда мало кто на берегу засиживается.
— Это что за красный удалец, молодой удалец? — Голос прозвучал звонко и весело, никак не напоминая жалобно хныкающих болотниц или вкрадчивых русалок.
— Да вот, запылился на работе, ополоснуться в чистой водице решил, — так же бодро отозвался Середин. — Ужели мешаю? Тоже искупаться желаешь, красавица?
Крест уже не грел, а обжигал руку, и ведун резко оглянулся.
Девушка была одета. Одета в легкий сарафан, непрозрачный, свободно струящийся вдоль тела, под тканью явственно проступали высокая грудь и широкие бедра. Русые волосы собраны в косы, одна из которых лежала поверх лба, заменяя повойник, а остальные — собраны на затылке. Чуть продолговатое лицо, губки бантиком, забавный курносый носик, тонкие, но густые брови, круто изогнутые над глазами — именно такие, что принято называть соболиными. А глаза темные — настолько темные, что и цвета не определить, — зовущие, манящие.
Она подняла руку, показавшуюся в сумраке белоснежной, поманила молодого человека тонкими пальчиками. Олег потянулся было навстречу, но, сообразив, что вот-вот не устоит, вскинул ладонь и спешно начертал знак воды с указанием на переход по ту сторону.
— Фу, обманщик, — недовольно сморщила губы мавка и как-то сразу поблекла. Сарафан оказался весьма потертым и вдобавок мокрым насквозь. Руки — пусть и с тонкими пальцами, но не белыми, а серыми, одного цвета с волосами, пущенными косичкой надо лбом. — Как давно я к горячему телу не касалась…
— Ничего, потерпишь, — кивнул Олег.
— Смотри, — опустила взгляд на уровень живота Томила, — а он меня хочет.
Но стоило нежити сделать еще шаг, как ведун тут же начертил на траве защитную линию и, смахнув дыхание с губ, тряхнул им по обе стороны черты.
— Чего тебе стоит? — опять остановилась мавка. — Дай горячих губ коснуться. Холодно мне в воде. Хоть чуток согреться. Души пить не стану. Ты ведь водяному свояк, нельзя.
— Ты же сама такую жизнь выбрала. — Олег на всякий случай начал одеваться. — Чего теперь жалишься?
— Ай, и хорошо выбрала, — неожиданно улыбнулась нежить и покачала головой. — Ко мне ныне каждый мужик тянется. Кто увидит — никак мимо не пройдет. А раньше я, знаешь, какая была?
Томила выпучила глаза, как морской окунь, растянула в стороны рот и выставила длинный горбатый нос. Картинка и вправду показалась… Не девушка месяца, в общем.
— Так бы и осталась где в приживалках, нецелованная. А ныне меня уж всякий, кто встретит, обнимать тянется…
Она повернулась, прошла к воде, поелозила среди осоки босой ногой. Середин увидел черную, словно в пролежнях, спину. Кое-где сквозь гнилую плоть проступали кости. Да, этой стороной она, наверное, не поворачивалась ни к кому. Мавка…