Тень воина - Страница 24

К кузне примчались Людмилины сорванцы — двое мальчишек, лет пятнадцати и семи, и девчонка лет на девять. Все встрепанные, босоногие, в опоясанных веревками рубахах и коротких полотняных штанах. На лицах их была написана неуверенность — видать, в душе надеялись, что отец вернулся. Впрочем, с горечью утраты дети в какой-то степени уж смирились, а вот ожившая кузня стала для них интересной неожиданностью. Ведун тем временем нагрел-таки расплющенную криницу до цвета каления, извлек и принялся настойчиво проковывать со всех сторон — в криницах всегда много шлака, окалины, пустот, которые не удалишь, пока не перемнешь металл несколько раз, как кусок пластилина.

— Да ты, никак, кузнец? — появился возле кузни старик, которого Олег вчера принял за волхва.

— Так ведь я вроде поминал про то намедни? — остановился Середин, переводя дух.

— Не сообразил, мил человек, — покачал головой волхв. — Стар совсем стал. От, с месяц назад, сослепу топором по камню стукнул. Раздвоил, як полено — и лезвие на топоре расколол. Выщербина там ныне с палец. Не знаю, что и делать. И топор, вот грех какой, не мой, сыновий. В глаза ему посмотреть стыдно.

— Неси, посмотрим.

— А я, как звон услышал, зараз и прихватил.

Олег взял у старика инструмент, осмотрел, покачивая головой. Не выщербина то была, а натуральный скол. Перекалил сталь кузнец неведомый, она и треснула, как стекло. Пока по дереву стучать — ничего, а как на камень наскочила…

— Сделаем, пустяки. — Он кинул топор в угли, брызнул на них водой, подозвал старшего из мальчишек: — Тебя вроде Одинцом зовут? Поработай-ка мехами, пока я тут стучу, а то железо само не нагреется.

Тот послушно взялся за рукоять. Начал работать спокойно, ровно — видать, успел кое-чему у отца научиться.

— А я можно? — подбежал следом второй мальчишка. — Я тоже хочу!

— Тебя как звать-то? — наклонился над ним Олег.

— Третей…

— Так работы на всех хватит, Третя, такая уж это штука. Ты погоди покамест. Как Одинец за молоток возьмется, так тебе меха достанутся.

— Сколько за работу-то спросишь, мил человек? — перебил его волхв.

— То не ко мне, то к хозяйке иди, спрашивай. Сам знаешь, ее кузня, ее уголь, ее дом.

Перебросив прокованную криницу в угли, Середин ухватился за светящийся изнутри топор, кивнул пареньку:

— Ну-ка, Одинец, подержи его лезвием кверху, чтобы мне металл проще заровнять было…

Затупив топор, но зато сделав лезвие почти прямым, ведун нагрел его снова, проковал кромку, формируя новое лезвие:

— А теперь смотри, Одинец. Да и ты, Третя, тоже. Когда не целиком что-то калить нужно, а только край, как у топора, мы его в воду опускаем и качать начинаем, вверх-вниз, чтобы переход равномерный был…

Топор, опускаемый в болотную воду, возмущенно зашипел.

— А почему целиком не бросить, дядя? — пискнул от мехов младший.

— То, что не закалено, оно мягче. Кромка каленая — она острая, а основа под ней мягкая. Оттого топор и режет хорошо, и не раскалывается, коли на твердое что попадет. Нижний слой чуть сминается, и всё. Щербинка маленькая останется, или точить придется по новой. Но работать можно.

— Никак, хозяин новый появился? — заглянула в мастерскую бабулька в овчинной душегрейке почти до колен. — Беда у меня. На клюке на старой шип совсем сточился. Зима придет, на льду опять падать стану.

— А железо есть, новый сделать?

— Дык, милок, запасец здеся, помнится, был.

— Ступай, бабуля, к хозяйке. Ее кузня, ее уголь, ее железо. Как скажет, так и сделаем.

— А нож из косы сточенной сделать можешь? — спросил кто-то из-за старушечьей спины.

— Косарь али несколько маленьких? Хотя какая разница? Коли хозяйка разрешит — неси.

— Да ты, оказывается, кузнец?

— И ты здрав будь, Захар, — кивнул мужику Середин.

— Тут такое дело. Воротины у меня на железных петлях висели. Пока я катался, лопнула одна чуть далее петли. Может, сваришь?

— Железо на петле толстое?

— С мизинец.

— Не смогу, — развел руками Олег. — Для сварки такого железа кувалда нужна пудовая, моим молоточком не прокуешь. А тяжелого инструмента я не вожу, сам понимаешь.

— Так были же у Беляша кувалды!

— В схроне они, — подошла Людмила. — Ты, чужак, сделай бабе Вене шип, коли не лень. Чего ей мучиться?

— А коловорот сделать сможешь? — опять издалека спросил кто-то. — И нос на сохе оправить?

— Ты из двух старых ободьев тележных новые сделать могешь?

— А подкову?

Толпа у кузни собиралась на глазах. Да и чего удивляться, коли в деревне несколько месяцев никто с железом не работал? И тут вдруг черной волной в голову врезалась знакомая до ужаса смертная тоска:

— Твари безродные эти половцы! Всех степняков резать надобно, гноить под корень!.. — Он опять ухнулся в омут ненависти и тоски, ничего не видя и не понимая, не ощущая времени, пока наконец впереди не появилась светлая точка, к которой, словно по тоннелю, он устремился со всё возрастающей скоростью. — Давить их, давить! Давить ублюдков! Давить…

Середин попятился, теряя равновесие, уперся на что-то спиной, сполз на землю. Сжал ладонями виски, качая головой. Селяне молча стояли вокруг кузни, страх в их глазах смешивался с жалостью. Олег нашел глазами Захара:

— Сколько я тут… В беспамятстве опять… Долго?

— Не, не очень, — покачал головой мужик. — Может, тебе к волхву? Исцелит дед, он много умеет. Много годков богам жертвы приносит, все уж со счета сбились.

— Пустое… — Ведун сделал несколько глубоких входов и выдохов, поднялся на ноги. — Работа вылечит.